В современной России имя украинского сатирика Остапа Вишни изрядно подзабыто. Пик его славы пришелся на 20-50-е годы. В последний раз в Москве он издавался в виде трехтомника избранных произведений в 1967 году.
Однако среди его творений есть и такие, что увидели свет в нынешнем веке в Сыктывкаре в одном из томов мартиролога «Покаяние». Это очерки О. Вишни о деятельности Ухтпечлага, опубликованные в лагерной многотиражке, а также совершенно уникальный дневник, в котором писатель записывал свои наблюдения в первый год пребывания в лагере.
Ухтпечлаг, 1930 г. Этих людей чекисты объявили «контрреволюционерами» и «вредителями».
«Чудак, ей-богу!»
Павел Губенко (именно так звали Остапа Вишню) и Михаил Булгаков пришли в литературу схожими путями: в годы гражданской войны оба какое-то время служили на Украине армейскими медиками. А расцвели их таланты уже в Советской России.
После гражданской войны Павел Михайлович поселился на родине Булгакова в Киеве, а Михаил Афанасьевич перебрался в Москву. В 1921 году они почти одновременно напечатали свои первые фельетоны. Булгаков – в московском «Гудке», а Губенко – в киевской «Крестьянской правде». Его сатирическая заметка называлась «Чудак, ей-богу!» и была подписана псевдонимом Остап Вишня. Вымышленное имя Павел Михайлович позаимствовал у одного из героев «Тараса Бульбы», а фамилию – от любимых ягод.
В первое десятилетие советской власти сатира процветала. В Москве задавали тон Эрдман, Олеша, Катаев, Ильф и Петров, в Ленинграде – Зощенко, в Киеве – Остап Вишня. В 1922 году он вместе с поэтом-сатириком Василием Эллан-Блакитным создал журнал «Красный перец».
Для своих публикаций Остап Вишня придумал новый жанр – усмешки. Это забавные бытовые зарисовки с частыми авторскими отступлениями, синтез фельетона и юморески. В 1920-е годы вышло пять очень популярных сборников «Вишневых усмешек», и к концу десятилетия он достиг пика популярности. Его книги выходили на украинском, но переводились не только на русский, но и на английский язык, печатались в США, Канаде и других странах.
Остап Вишня.
Место сатириков — за решеткой
После «Великого перелома» 1929 года для советской сатиры наступила черная полоса. В 1933 году вышел последний роман Ильфа и Петрова «Золотой теленок», в том же году за «крамольные стишки» в Москве арестовали драматургов Эрдмана и Масса, а в Киеве угодил за решетку Остап Вишня.
В отличие от московских коллег, его обвинили не в предосудительном сочинительстве, а, ни много ни мало, в покушении на второго секретаря ЦК КП(б) Украины Павла Постышева.
Весельчак Губенко не сразу осознал серьезность своего положения и на допросе на предъявленное обвинение ответил вопросом: «Почему бы вам не обвинить меня в изнасиловании Клары Цеткин?» Увы, сотрудники ОГПУ, как и судьи, шуток не понимали и приговорили сатирика к расстрелу. Через десять дней расстрел заменили десятью годами лагерей.
По поводу смягчения приговора ходят разные версии, больше похожие на байки. По одной из них, к расстрелу приговорили Остапа Вишню, а в документах он значился как Павел Губенко. По другой – его сначала отправили по этапу в Коми АССР, но Печору, по которой плыли арестанты, сковало льдом. Пароход застрял, и пока он пробивался к берегу, начальника лагеря сняли с должности, расстреляли, а приказ о расстреле Остапа Вишни затерялся.
Более правдивое объяснение заключается в том, что жена Губенко Варвара Маслюченко написала жене Горького, а советский классик – жене прокурора. Вытащить Остапа Вишню из заключения такими общими усилиями они не смогли, но жизнь сатирику спасли.
В 1939 году Павла Постышева обвинили в троцкизме и расстреляли. Согласно семейной легенде, узнав об этом, Остап Вишня горько сыронизировал: ну вот, я вроде бы первый хотел его расстрелять.
Вишня и «развесистая клюква»
В Ухтинско-Печорском исправительно-трудовом лагере, куда Павла Губенко направили отбывать наказание, его заприметил лагерный начальник Яков Мороз. Для этого человека жизни обычных заключенных ничего не значили, но иное дело специалисты. Он понимал, что негоже микроскопом забивать гвозди, а потому умел извлекать из них реальную пользу.
Правда, сатирики Ухтпечлагу были не нужны, а потому Остапу Вишне пришлось поменять направленность своего пера на 180 градусов. Его определили заведующим производственным отделом газеты «Северный горняк», чья редакция располагалась в поселке Чибью (ныне город Ухта). Только теперь он должен был не бичевать недостатки, а воспевать героический труд нефтяников и шахтеров, не напирая на то, что они зэки.
Впрочем, умалчивать о том, что они оказались в лагере не по своей воле, тоже нельзя. Иначе как показать процесс их перековки из «контрреволюционеров» и «вредителей» в полезных для советской страны граждан. И не просто полезных, а в настоящих героев. Таким, например, предстает в одном из очерков прибывший по этапу из Соловков седовласый горный инженер Андрей Волошановский. Когда в Воркуте открылись работы по добыче угля, он сам напросился в суровое Заполярье. И, пока добирался туда с геологической партией, демонстрировал чудеса героизма – часами не вылезал из ледяной воды, проталкивая лодку с оборудованием и продовольствием. А когда его молодые коллеги выбились из сил и готовы были все бросить, он весело заявил: «Ребята, скоро будем на месте». На вопрос: «Откуда вы это знаете?», он ответил: «Углем пахнет». Ему поверили.
А столица Ухтпечлага Чибью представляется в очерке Остапа Вишни и вовсе «городом-красавцем», возникшем посреди тайги, где еще пять лет назад «токовали глухари» и «играли под кустами зайцы». Теперь же его жители «работают, учатся, отдыхают», «живут полной плодотворной культурной производственной жизнью». Невозможно поверить, что это по большей части зэки.
Горькая правда
Совсем иначе выглядит Ухтпечлаг в дневнике Остапа Вишни, который он вел с 30 июля 1934 по 1 февраля 1935 года. Людей, с которыми сталкивает его судьба, он характеризует совсем не лестными словами – «ах, какой это противный тип!», «паскудная пара», «мразь, подлюка и стерва», «противный скользкий тип лизоблюда».
И совершенно не героически выглядят передовики, а, вернее, передовицы производства. 17 августа 1934 года он в качестве лагерного репортера присутствовал на промышленном слете женщин-ударниц, который, по его словам, прошел «серо и суетливо». Лица участниц мероприятия «страдальческие, пожелтевшие», причем «не лагерь, очевидно, оставил следы на их лицах – это знак всей подлой и отчаянной жизни». Среди них только двое или трое действительно хорошо работают на механическом заводе и имеют квалификацию мастеров, а «остальные и в лагере – то же, что и на воле. Зарабатывают телом».
По наблюдениям писателя есть три кита, на которых держатся лагеря. Это «стук», «блат» и «мат». «Стук», то есть донос – «ключ для всяких способов делать в лагере карьеру». «Блат» помогает найти легкую и выгодную работу. А что касается мата, то в лагере ругаются все – и мужчины, и женщины, и дети.
Одна из последних записей от 1 декабря 1934 года: «Зима. Убийство Кирова. Нет трех посылок». Самая последняя: «1.II.1935 выехал на Печору».
Постскриптум
Успешный залп «Зенитки»
Вилы помогли вернуть былую славу
Освободили Остапа Вишню в 1943 году за несколько месяцев до окончания срока. По одной из версий после того, как Красная армия вступила в Украину.
Член военсовета Сталинградского фронта Никита Хрущев поручил поэту Николаю Бажану и режиссеру Александру Довженко составить список самых популярных репрессированных украинских поэтов и писателей. Павел Губенко в этом списке оказался одним из первых. И тогда коллегия ОГПУ приняла решение о снижении ему срока наказания до «фактически отбытого».
Выйдя на свободу, Остап Вишня занялся любимым делом – сочинением юморесок. И благодаря одной из них – под названием «Зенитка» – он вернул себе былую славу. Ее опубликовали в газете «Советская Украина» и часто передавали по радио. «Зениткой» в этом рассказике оказывается вовсе не артиллерийское орудие, а железные вилы-тройчатки, которыми некий дед Свирид заколол двух немцев и деревенского старосту, разлегшихся на его сеновале. А на вопрос рассказчика, как он не побоялся, дедуля ответил, что опыта набрался в войне со своей бабой Лукерьей.
Все последующие годы сатирик активно работал в родном «Перце», хотя реабилитировали его только в 1955 году. Без клейма он прожил совсем недолго – в 1956 году умер от сердечного приступа.
Игорь БОБРАКОВ.