Мандач — крохотный лесной поселок в Сыктывдинском районе. Сейчас в нем чуть больше сотни жителей. Работы никакой, школа давно закрылась, а все, кто мог, уехали, бросив дома. Ныне поселок являет собой печальное зрелище — пустые, полуразвалившиеся бараки. Юрий Словак провел в Мандаче почти всю свою жизнь.

Юрий Словак.

Поселок в глухой тайге

— Мои родители были репрессированы, их сослали с Украины на Дальний Восток, где я и родился. А в Коми семья переехала, когда мне было 13 лет, — рассказывает Юрий Юрьевич. — Осели в поселке Мандач, где местный леспромхоз давал работу и жилье. Правда — в бараке, но так в то время жили очень многие.
Через четыре года умер отец, а вскоре и мать. Юра остался на попечении старшей сестры. Однако парнишка не пропал, получил профессию, работал слесарем, водителем лесовоза. Обзавелся семьей, родились две дочки. Но пришла новая беда — заболела жена. Диагноз был неутешительный: онкология.
Тогда супруги решили уехать в Карпаты: жена на-деялась, что на малой родине, в тепле, среди близких родственников ей будет лучше. Ей сделали операцию в Киеве, и они снова вернулись в Мандач. Однако победить болезнь жене не удалось: она скончалась, оставив на руках Юрия двух дочек. Одной в ту пору было девять лет, другой — четыре.
Шел конец восьмидесятых, и семью Юрия Словака, как и всех россиян, ждало тяжелое время: распад СССР, «лихие» девяностые. Многие в те годы откровенно голодали, жили за счет огорода и леса. Кто-то, потеряв работу, опустился, спился.

Старый барак в Мандаче совсем непригоден для жилья.

Жилье и жулье

Как знать, что стало бы с Юрием, не встреть он в ту пору Зою Добровольскую, которая стала его второй женой. У Зои тоже был сын от первого брака. Так детей стало трое. Потом родился Саша, их общий сын.
Но работы в лесном поселке не было, а ребятишек надо кормить и учить. Старый сборно-щелевой барак продувался всеми ветрами и промерзал насквозь.
Подумав, семья перебралась в Эжву.
Сняли комнатку в общаге. Тесно, шумно, у соседей постоянные скандалы, пьянки. Но куда денешься? Прописка у Словаков осталась поселковая.
Зоя Ивановна устроилась в Эжвинский жилкомхоз.
— За 10 лет работы я не раз обращалась к руководству предприятия, ходила на прием к главе администрации Эжвы, просила: дайте жилье, ну хоть такую же комнату, но только чтоб она была на законных основаниях, — с горечью вспоминает Зоя Ивановна. — И получала отказ: мол, не положено.
Нетрудно понять, какие чувства она испытала, когда узнала о громких судебных процессах. Выяснилось, что некоторые эжвинские руководители раздавали жилье налево и направо — «нужным людям». Но многодетная семья к таковым не относилась…
Время шло, сын и две дочки создали семьи. У них появились дети. Юрий Словак с женой и младшим сыном по-прежнему ютился в общаге, а прописаны они были все в том же бараке в Мандаче по ул. Речная, официально признанным непригодным для проживания.
В 2010 году Словак обратился в суд по поводу внеочередного предоставления жилья и процесс выиграл. Администрация Сыктывдинского района должна была предоставить ему квартиру площадью 45,6 «квадратов» на семью из трех человек. Но свободного жилья в районе не имелось, поэтому он снова пошел в суд, чтобы вместо жилья получить равноценную денежную компенсацию. И по решению суда должен был получить 1 млн 886 тысяч рублей.

Безобразный торг

Вспоминать эту историю Юрию Юрьевичу и Зое Ивановне даже сейчас, спустя семь лет, очень больно. Администрация названную судом сумму не выплатила. Вместо этого эксперты посчитали, сколько стоит строительство нового дома в том же Мандаче, и решили выдать эту сумму.
— Я не знаю, как считали, поскольку в нашем умирающем поселке никто домов давно не строит, — говорит Словак. — Сумму оспаривали в суде, и это был бессовестный торг: крик, шум, перепалка. Начали со ста тысяч. Мы не согласились. Потом предложили триста. Но понятно, что и на эти деньги ничего купить или построить нельзя. Потом — пятьсот. Было семь заседаний суда, и каждое приносило только обиду и боль.
Сам Словак при вынесении решения не присутствовал. С сердечным приступом он попал в реанимацию. В суде его интересы представлял юрист. Когда дошли до 800 тысяч, Словак согласился — у него уже не было сил сопротивляться. Лежа на больничной койке, он думал только о том, чтобы выкарабкаться, остаться живым после второго инфаркта.
Строить дом своими руками после инфаркта Словак уже не мог. А купить на эти крохи тоже ничего нельзя. Часть денег он отдал за услуги адвоката, часть ушла, когда Юрий Юрьевич болел.
Ему пришлось уволиться: здоровье не позволяло оставаться на прежней работе — высокооплачиваемой, но тяжелой.
— Начальник только руками развел: мол, извини, Юрьич, не могу тебя на этом месте держать, закон не позволяет тебе при такой болезни тут работать…
Сегодня Словак на пенсии. Подрабатывать не может — получил инвалидность. Уже 15 лет они живут все в той же общаге — на птичьих правах. Зоя Ивановна тоже на пенсии.

«Стыд-то какой»

Три года назад соседи Словака по бараку в Мандаче в рамках программы переселения получили квартиры в Зеленце.
Под снос их ветхого барака получили 3-комнатную квартиру в Зеленце и трое старших детей, давно семейных. Каждой семье досталось по комнате. Квартира стала муравейником. Но это все-таки какой-то выход. Если квартиру продать, каждая семья может получить свою долю и оплатить ею часть ипотеки.
В начале нынешнего года администрация поселка Мандач подала иск в суд о снятии с регистрационного учета Ю. Словака, его жены и сына. Мол, барак надо сносить, все получили жилье либо выплату.
Неужели выпишут принудительно? От таких мыслей Зоя Ивановна очень расстроилась. У нее случился нервный срыв, она попала в больницу.
На днях суд удовлетворил иск администрации. Теперь чета пенсионеров и их сын в буквальном смысле обеспечены — их лишили не только «печи» (опеки, заботы), но и печки, и крыши над головой в старом бараке, и даже отметки в паспорте о прописке (регистрации).
Без регистрации человек не просто бомж — хуже. Теоретически жить без прописки можно, но это создает большие проблемы с правоохранительными органами (штрафуют) и ограничивает права. Без прописки гражданин не может пойти в поликлинику, получить льготы.
Сегодня семья Юрия Юрьевича на грани нищеты. Часть своих пенсионных доходов они отдают за съемное жилье, часть — банку (когда сын закончил школу, супруги взяли образовательный кредит — очень хотелось, чтобы Саша получил достойное образование).
— Что я видел в этой жизни? Родился в семье репрессированных, когда они были подневольными. Вся жизнь прошла в старом холодном бараке, — с горечью говорит Юрий Юрьевич. — Что мы нажили за годы труда? Ничего. Не судимы. Четверых детей воспитали, трудились добросовестно. Но при этом даже угла не могли получить. Почему государство так не любит, не ценит нас, простых тружеников, работяг?
А Зоя Ивановна добавляет:
— Когда умрем, то и похоронить-то нас будет не на что. Стыд-то какой…

Людмила КУДРЯШОВА.