Согласно древнегреческой легенде, Ариадна, дочь критского царя Миноса, дала своему возлюбленному Тесею клубок с нитками, чтобы тот, добравшись в запутанном лабиринте до чудовища Минотавра и убив его, смог найти выход. Поэтесса и художница Ариадна Эфрон, дочь гениальной Марины Цветаевой, тянула нить своей судьбы по лабиринту, еще более страшному, чем критский.
Ее мать с отчаяния повесилась в Елабуге, сталинские палачи расстреляли ее отца Сергея Эфрона и гражданского мужа Самуила Гуревича, младшая сестра Ирина умерла от голода в Кунцевском детском приюте, родной брат Георгий погиб на фронте. А нить ее собственной судьбы протянулась через Москву, где она родилась, Прагу и Париж, где прошли ее детство и юность, а затем снова через Москву в сталинские лагеря в Коми АССР.
Суровая нить провела Ариадну Сергеевну через страшные лабиринты судьбы в лагерях ГУЛАГа.
Первые повороты
Страсть к греческой мифологии Марина Цветаева унаследовала от отца – создателя и первого директора Музея изящных искусств (ныне имени Пушкина) Ивана Цветаева. Правда, в мире эллинов ее более интересовали мужчины. Особенно сын двух отцов – царя Афин Эгея и бога Посейдона – победитель множества чудовищ и злодеев Тесей, про которого она задумает, но не сумеет до конца осуществить стихотворную трилогию. И если бы в 1912 году от брака с юным литератором Сергеем Эфроном у нее родился сын, то, вполне возможно, он бы получил имя древнегреческого героя. Однако родилась дочь, и ее назвали Ариадной.
В характере Цветаевой причудливо сплелись веселый нрав и ощущение собственной гибели. Это отразилось даже в дореволюционных «Стихах к дочери»:
По дорогам, от мороза звонким,
С царственным серебряным ребенком
Прохожу. Все – снег, все – смерть, все – сон.
Первый поворот в лабиринте судьбы Ариадны произошел после 1917 года. Отец ушел воевать с большевиками, Марина Ивановна осталась одна с двумя дочерьми в голодной и холодной Москве и была вынуждена отдать девочек в приют. Когда Аля заболела, мама забрала ее из обреченного детдома и тем самым спасла ее жизнь.
В 1922 году семья воссоединилась в Праге, куда эмигрировал Сергей Эфрон. У супругов родился сын Георгий, и вскоре они перебрались в Париж. Ариадна получила неплохое образование, училась в высшей Школе Лувра, работала в редакциях французских журналов. Однако во второй половине тридцатых годов отца и дочь накрыла волна ностальгии. Сергей Эфрон стал сотрудничать с советской разведкой и принялся убеждать своих близких вернуться на Родину.
Первой уехала Ариадна, за ней последовал Сергей Яковлевич, а в 1939 году – Марина Ивановна с Георгием.
Дорога в ад
В Москве Ариадне все нравилось – праздничные улицы, кинокомедия «Цирк», строительство нового мира. Она нашла интересную работу в редакции советского журнала на французском языке «Revue de Moscou», писала статьи, очерки, репортажи, делала иллюстрации, переводила. И встретила своего «первого и последнего мужа» – журналиста Самуила Гуревича. Этот поворот в лабиринте судьбы, казалось, вел к бесконечному счастью.
Но лабиринт на то и лабиринт, чтобы быть непредсказуемым. В ночь на 27 августа 1939 года за Ариадной прибыл черный «воронок», и уже под утро через окно автомобиля она в последний раз увидела отца, мать и брата Георгия. Как и многие другие жертвы сталинских репрессий, Ариадна Эфрон отнеслась к своему аресту как к нелепой ошибке, которая вскорости будет исправлена. Все-таки ее отец – сотрудник НКВД, а муж имел большие связи в партийных кругах. Поэтому первые дни в камере на Лубянке она просидела на полу у двери в ожидании, когда за ней придут, извинятся и выпустят на свободу.
И за ней действительно пришли, только повели не на свободу, а к следователю. Про свои первые допросы она рассказывала соседкам по камере с юмором. Следователь ей кричал: «Если ты не будешь говорить правду, я тебе сначала голову оторву, а потом руки и ноги выверну». На что Аля ему отвечала: «Но если вы мне сначала голову оторвете, то зачем потом стараться руки и ноги выворачивать? Я же ничего уже не буду чувствовать».
Но вскоре ей стало не до смеха. Ее били, сажали босую и полуодетую в холодный карцер и требовали признаться, что она и ее отец, которого к тому времени тоже арестовали, французские шпионы. И ей ничего не оставалось другого, как самой сочинять про себя небылицы. И она придумала такую историю: в Париже ей некий француз передал письмо и попросил опустить его в Москве в почтовый ящик. И она выполнила эту просьбу, даже не взглянув на адрес.
В конце концов ей пришлось подписать признание, что она агент французской разведки, получить за это восемь лет лагерей и отправиться на станцию Ракпас Железнодорожного района Коми АССР.
В круге втором
Действие романа Солженицына «В круге первом» происходит в «шарашке», где осужденные ученые и инженеры занимаются своим любимым делом. По версии писателя, это всего лишь первый круг сталинского ада. По этой классификации Ариадна Сергеевна поначалу попала во второй круг, коим с некоторой натяжкой можно назвать Ракпасский комбинат. Здесь не валили в лютые морозы лес, не рубили уголек. Заключенную Эфрон определили мотористкой в швейный цех.
И все же первые месяцы были для нее непомерно тяжелыми. Рабочий день длился 12 часов. Размещались зэки в сколоченных из досок унылых бараках, стены которых зимой покрывались изнутри изморозью. Из лагеря до комбината приходилось добираться по бездорожью по колено в снегу, проваливаясь в ямы с водой. А потом весь день сидеть в цеху с мокрыми ногами. «Я все время хворала, температурила и все время работала», – сообщает Ариадна Сергеевна в одном из писем.
Швейный цех занимался тем, что строчил белье для солдат и обновлял шинели. Их, грязных, пробитых пулями и пропитанных кровью убитых и раненых воинов, присылали целыми вагонами. В Ракпасе шинельки чистили, отпаривали, отутюживали, латали и возвращали на фронт.
Затем Ариадну Сергеевну перебросили в химический цех на производство зубного порошка. Своим близким она писала, что «пропахла мятой и вечно припудрена мелом и магнезией». Уборщицы для нее подбирали окурки и сгребали «бычки» из пепельниц. Подруги осуждали ее страсть к курению, предупреждали, что может заразиться черт знает чем. Она же отвечала: «Плевать, хоть глоток, да мой». И курила все что ни попадя – мох, опилки, чай.
В 1943 году ее перевели в цех ширпотреба – клеить корзиночки из стружек и коробочки для лекарств. Для этих целей использовался казеиновый клей, который делался из творога. В цеху нашелся умелец, сумевший обратно из клея добывать творог. Получалось немного и невкусно, но все же он служил чем-то вроде дополнительного пайка. Ариадна Сергеевна была рада и этому – такой нрав ей достался от матери. Своим родственникам она писала: «Я ведь еще очень веселая, родные мои. Узнав много горя, я все равно не разучилась смеяться и даже радоваться. И это мне помогает выныривать из любого убийственного настроения».
Однако в том же году «лафа» для нее закончилась – ее переместили в один из самых нижних кругов сталинского ада.
Последствия «хитрого домика»
Новый поворот в лабиринте судьбы начался с того, что оперуполномоченный вызвал Ариадну Сергеевну в «хитрый домик», где вербовали стукачей, и предложил доносить на подруг. Она наотрез отказалась. Опер пригрозил сгноить ее в штрафном лагере. Угроза оказалась не пустой. Ее действительно отправили на север Коми АССР – на невыносимый труд на лесоповале.
Об этом периоде жизни она не любила вспоминать. Только своей подруге – писательнице Марии Белкиной – рассказала про такой случай. Однажды под вечер, совершенно измученная, она вернулась с работы в барак, забралась на верхние нары и впала в полузабытье. И тут к ней подошла разбитная бабенка из уголовных и попросила спрятать у себя некий сверток, что Ариадна Сергеевна совершенно машинально сделала.
Через некоторое время в барак ворвалась охрана и устроила шмон – вспарывали матрасы, подушки, обыскивали зэчек. Под конец дошла очередь и до Эфрон, но дежурная тут же пояснила, что это новенькая, которую пять минут назад привели. Охранники махнули рукой и ушли. А разбитная бабенка среди ночи забрала сверток обратно, сказав: «Спасибо, Аллочка, ты человек».
С тех пор Ариадну Сергеевну зауважали и немного подкармливали. Но это длилось недолго, ее погнали дальше в глубь тайги. Но этот случай аукнулся, когда ее в очередной раз перевозили в другой лагерь. На каком-то перегоне охранники втолкнули Ариадну Сергеевну в теплушку, набитую уголовниками мужчинами. Она в ужасе отпрянула назад, но дверь задвинули, и поезд набрал ход. Она ожидала худшего, особенно когда к ней вразвалочку подошел здоровый детина, но, увидев ее, хлопнул по плечу и весело произнес: «Аллочка, это ты?». А гогочущим уголовникам приказал молчать. Это был «вор в законе» по кличке Жора, бывший любовником той самой разбитной бабенки, чей сверток с наворованными деньгами укрыла Ариадна Сергеевна.
Из штрафного лагеря, используя свои связи, Ариадну Сергеевну сумел вытащить Самуил Гуревич. Ее перевели в лагерь в поселке Потьма Мордовской АССР. А вот самого себя он уберечь не смог. В 1951 году Самуила Давидовича обвинили в шпионаже и расстреляли.
P.S. «Рушьте лабиринт»
Ариадна Сергеевна вышла на свободу в 1948 году. Но через год ее вновь арестовали и приговорили к вечной ссылке в Туруханск Красноярского края. К счастью, изгнание оказалось не долгим – в 1955 году дочь Цветаевой реабилитировали и позволили вернуться в Москву.
Всю оставшуюся жизнь она посвятила литературному наследию матери и стихотворным переводам Бодлера, Верлена, Готье и Арагона. Между тем она и сама писала прекрасные стихи, которые увидели свет через десятилетия после ее смерти от обширного инфаркта – в 1975 году. Одно из них, о ее собственной судьбе, так и называется «Нить Ариадны», и есть там такие строки:
Почивая в лаврах
страшных красных дней,
сколько Минотавру
скормлено людей?
Сколько душ похитил?
Безымянность плит.
Ариадны нити,
рушьте лабиринт!
Игорь БОБРАКОВ.